Ошибка «2012». Игра нипочём - Страница 60

А что нищему собираться? Только подпоясаться. В одну коробку полетела ненужная одежда из шкафа, в другую – всякие там записи, в основном на дисках разной степени древности. Три жестянки с доисторическим домашним кино, тем самым, так и не оцифрованным…

Первую коробку Краев отнёс на помойку, сердце малость заёкало от необратимого расставания со знакомыми вещами, но он не дал воли чувствам, запретил себе воображать, как этот вот свитер с красной полоской, купленный ещё мамой, станет валяться здесь под дождём, как в потёмках развернут его чужие жадные руки… Нет уж, уходя – уходи. Жги с концами мосты. Прошлое, оно в душе, там, где кубики и продранные коленки. А старое барахло – всего лишь старое барахло.

Так, в хозяйственной суете, он провёл всю первую половину дня, дождался Рубена и испортил ему аппетит:

– Погоди жрать, Суреныч, поговорить надо… Если коротко, то я уезжаю и уже не вернусь. Сейчас, – он посмотрел на часы, – приедет нотариус и решит вопрос с моей комнатой. Вот… Тома-джан, это чем опять у тебя вкусно так пахнет?

«Ну не артист я устного жанра. Писать вроде ещё кое-как получается, а говорить…»

– Ты слышала?.. – Рубен посмотрел на жену и как-то сразу осунулся.

– Господи, Олег, – опустилась на табуретку Тамара…

В это время прозвенел звонок и явился, как и обещал, нотариус. По-деловому зашуршал документами, вытащил подготовленную доверенность, и Краев, вновь чуточку оробев от необратимости происходящего, спалил ещё один мост.

– Вот, ребята… комната теперь ваша, – закрывая за нотариусом дверь, несколько осипшим голосом выдавил он. – Только мамин портрет просьба не шевелить, если можно. И коробочку поберегите где-нибудь в уголке… мало ли что…

Последняя фраза определённо была продиктована малодушием. «Всё-таки оставляю лазейку… – И пронеслось: – А вдруг случится чудо и я выживу? Тогда что? – Ответ нашёлся сразу и сам собой: – Да и плевать, пропаду, что ли?..»

Рубен, спасибо ему, не стал впадать в дурацкие сантименты, ахать, охать и выпытывать, куда, зачем и что такое случилось. И в приторных благодарностях рассыпаться не стал… Только взял Краева за плечо, и рука оказалась до того тяжёлой, а пожатие – до того неожиданно крепким, что у Краева шевельнулись смутные воспоминания, почему-то о сложной, осмысленной, но непонятной татуировке, но в это время Рубен спросил:

– Когда уезжаешь, сирели?

– Думаю, послезавтра. Съезжу на кладбище, с матерью попрощаюсь… подкуплю кое-чего…

Повернулся и, забыв про Томкины вкусности, ушёл к себе (пока ещё…), хотел, раз уж дал себе зарок, явить железную стойкость и выродить страничку-другую про непутёвого физика… всё же плюнул и поставил «Терминатора». Второго, где судный день. Его Краев мог смотреть снова и снова без счёту, как, говорят, мальчишки перед войной смотрели «Чапаева». А что, шедевр есть шедевр. И идея, и сюжет, и воплощение… А Шварценеггер один чего стоит! Чудо как хорош – брутален и обаятелен до невозможности. Воплощение американской мечты, супермен, создавший сам себя. Такой на губернаторстве не остановится, чует сердце, сделают ради него в американской конституции оговорку…

Валялся бы вот так и валялся на родной тахте, под стареньким пледом (этому пледу Краев приготовил в новой сумке самое почётное место), но досмотреть фильм до кульминации ему не дали. Израненный Шварц только-только выехал на транспортёре, чтобы низвергнуть противника в кипящую сталь, когда в дверь постучали.

Пришёл Рубен, задумчивый и очень сосредоточенный.

– Слушай, Олег, – начал он непонятно и явно издалека, – что ты знаешь о флейтах?

«Ну вот, блин, нашёл тему. Тут цивилизация на ладан дышит, и лично я, кстати, тоже, а он мне о дудках…»

Впрочем, флейты Рубену понадобились уж точно не ради кроссворда. Ехидная память тотчас подсунула Краеву жизнерадостную перуанскую легенду о муже, который сделал флейту из берцовой кости безвременно умершей жены. Носил её повсюду с собой, и печальные песни напоминали ему плач и голос возлюбленной…

– Гаммельнский крысолов, – нахмурился Краев. – Древнегреческий Марсий. Очень честно у них там музыкальные конкурсы проводились… Потом китайская тематика… от секса до боевых искусств и религии. Ещё у Маяковского… ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб… А тебе вообще-то на что?

Рубен опустился на краешек приветливо заскрипевшей тахты.

– Погоди… Есть одно древнее предание. О Флейте Неба… Тот, кто владел ею – не просто обладал, но умел играть, – был подобен Богу. Доброму, если играл песню Жизни, и злому, если мелодию Смерти… Помнишь про знаменитые иерихонские трубы? Так вот, по сравнению с Флейтой Неба это сущая ерунда…

Краев перевёл «паузу» на экране в полный и окончательный «стоп» и заинтересованно приподнялся на локте. Неожиданный (Рубен никогда прежде не обнаруживал помешательства на мистике и оккультизме) разговор обещал стать занятным уже потому, что Суреныч отнюдь не пытался произвести на Краева впечатление, говорил буднично и спокойно, без лихорадочного блеска в глазах и эпатирующих намёков на тайные истины.

– Прошли века, – продолжал он, – и посвящённых в искусство игры на Флейте не стало, а саму её разделили на части – головку-свисток и трубку-гриф с отверстиями. И было это очень, очень давно, еще до основания царства Урарту. А теперь, Олег, прошу тебя, слушай очень внимательно… – Под взглядом Рубена Краев вообще выключил остановленный проигрыватель, словно тот мог подслушать. – Знаешь, мой аширет считался древним ещё во времена Иисуса Христа. Все мои предки были могущественные нахарары…