Ошибка «2012». Игра нипочём - Страница 71

– Ну конечно за хорошее, – сразу повеселел Наливайко. – Понимаешь, мы с профессором Макгирсом из Принстона разработали новую концепцию пространственно-временного континуума. Собственно, не то чтобы новую, об эфире как универсальной мировой среде говорил ещё великий Тесла. А до него – древние типа Платона, Зенона, Анаксагора… В общем, неплохая компания. Однако институт наш финансируется Международным фондом имени Саймона Зильберкройца, который против эфира… как бы сказать… решительно возражал. Ну и… Дальше, Мотя, неинтересно, это уже не наука. Давай, что ли, выпьем…

– Как это не интересно? Вот бы ещё понять, кому твоя модерновая концепция костью в горле застряла. И почему, – покачал головой Фраерман. – И проволочку тебе натянули, чтобы ты думал не об эфире, а о пластиде. И это, Вася, лютики-цветочки, а пчёлки ещё прилетят. Вот тогда и ягодки будут… Так что, знаешь, брат… валить тебе надо, вот что. Лечь на дно, с глаз долой, из сердца вон. Хотя бы на время. Вместе с этой твоей теорией века.

Говорил Фраерман спокойно, с ухмылочкой, но в глазах светилась тревога.

– Да ну тебя, Мотя, вечно тебе что-то мерещится, особенно после рюмочки… – Наливайко налил, залпом выпил, выдохнул, потянулся к окорёнку с икрой. – А потом, легко сказать – вали. Куда, с моими-то допусками? Я ж до гроба невыездной. Да и на какие шиши…

– А давай-ка, брат, со мной на периферию, – тихо, с надеждой в голосе поманил Фраерман. – В Пещёрку. Во где тебя ни с каких спутников не засекут! Опять же гуманизм-патриотизм, высокая идея, «Никто не забыт…» Поехали, а? Чтоб тебя на время забыли…

Насчёт патриотизма и высокой идеи это были не пустые слова. Два года назад под праздник Победы Фраерман на базе интерната для трудных детей организовал летний поисковый отряд «Ночной таран». С официальной целью – вернуть из небытия оставшихся без погребения воинов, восстановить честные имена. Оборотная сторона медали подразумевала имидж, пиар, рекламу как двигатель торговли… Название отряда объяснялось просто. Дедушка Матвея Иосифовича, младший лейтенант Фраерман, совершил в небе над Пещёрским районом ночной таран… и сделался в итоге одним из тех, к кому отношение лишь недавно стало стопроцентно трагическим, без тени былых подозрений, – пропавшим без вести. Так вот, Фраерман-внук хотел отыскать «ястребок» деда, восстановить и поставить, как памятник, на заранее облюбованном месте.

А ещё – сложен путь человеческий – имелась у Матвея Иосифовича доставшаяся по случаю карта. Очень старая, драная и потёртая, зато обещавшая вывести на немецкий законсервированный склад. А в складе том – не консервы, не солярка, даже не оружие. Судя по записям на полях, под землёй хранилась чуть ли не Янтарная комната; по крайней мере предметов роскоши, антиквариата и искусства, награбленных фашистами из коллекций и музеев, обещалось немерено. Карта, правда, в силу ветхости допускала весьма различные толкования, так что вожделенный фашистский клад в руки уже третий год не давался. Ну да ничего, Матвею Иосифовичу упорства было не занимать…

– Да, Пещёрка… Наслышан… Ладно, Мотя, подумаю, – вроде бы согласился Наливайко, не спеша допил, заел икрой и вопросительно глянул на Тамару Павловну. – Ну что, мать, может, начнём уже? Перейдём от разговоров к делу?

– Давно пора, – усмехнулась та и вытащила нераспечатанную колоду. – Что-то вы с годами, братцы, становитесь тяжелы на подъём. Это я как профи вам говорю!

Дело заключалось в том, что и Фраерман, и супруги Наливайко были заядлыми картёжниками, впрочем, в самом лучшем смысле этого слова. Они не зависали в казино, не проникали в сомнительные подпольные заведения. Нет, они играли ради чувства азарта, движения изощрённой мысли, возможности всецело ощутить изменчивость коварной фортуны. Собственно, Фраерман и приезжал-то по четвергам ради пульки, расписанной в своём тесном кругу…

Однако сегодня даже преферанс не увлекал, как обычно. Под впечатлением недавних событий никак не получалось сосредоточиться, и после третьей сдачи Фраерман бросил карты: игра определённо не клеилась.

– Так что ты, Василий, подумай, – сказал он, вытаскивая коробочку «антиполицая». – Лучше, брат, не ждать следующего-то звонка… Давай, мы снимаемся через три дня.

Подмигнул Шерхану и отчалил, только «Мерседес» заурчал мощно и басовито. И что это там такого криминального в звуке его породистого двигателя?..

Проводив Мотю, Наливайко отправился в свой кабинет.

Собственно, весь кабинет – угол с письменным столом, отгороженный зеркальным шифоньером… Немедленно явился Шерхан, посмотрел, тягуче вздохнул и свернулся возле хозяйского кресла. Василий Петрович включил компьютер, наполовину ожидая – Бог троицу любит! – ещё и от него какой-то подставы, но ничего, всё заработало чинно и благородно.

Интернет доставил ему депешу от профессора Макгирса. «Дорогой коллега и друг, – писал англичанин, – несмотря на поздний час, не могу не поделиться с вами радостной вестью: только что заработала установка, процесс моделирования успешно пошёл… О результатах, параметрах и режимах напишу позднее, видимо утром, и тогда уже буду ждать ваших данных для сравнения. Крепко жму руку, ваш Эндрю».

«Ну, молодец барон», – обрадовался Наливайко. Кстати, с Макгирсом он общался без переводчика, компьютерного или какого ещё, хотя в его школе с английским тоже не особенно напрягались, – выучил сам…

Утром ему, аннулированному, уже не было нужды вставать по будильнику, и он принципиально не стал его заводить. Зато телефон оставил включённым и устроил поближе, чтобы сразу схватить трубку, если он вдруг зазвонит. А что зазвонит, Василий Петрович, зная Макгирса, не сомневался. Письмо, даже электронное, пока дойдёт, пока будет прочитано, а звонок…