Ошибка «2012». Игра нипочём - Страница 46

Так и двинулись вперёд, и такого тандема Агалатово на своих задворках совершенно точно никогда прежде не видело. Арбалетчик в камуфляже и бодрая старуха в тренировочных портках. И всё это при полной луне, в половине третьего ночи. Пить надо меньше, ребята. А выпили, так спать крепче. Иначе ещё не то померещится!

Не доходя сотни метров, они разделились: Надежда Константиновна направилась в лоб, к массивным воротам, ждать, когда – если! – их ей откроют. Песцов начал забирать в обход, правее, к стене, за которой находилась собачья будка. У кряжистой ивы, росшей возле забора, он остановился и вслушался в полутьму. Всё было тихо.

Внутренне напрягшись, Песцов вспомнил Афганистан. Огромную, затерянную в глубине кяризов пещеру, звук бьющего из недр родника, вкус весело струящейся воды… И сразу мир изменился для него, словно вывернулся наизнанку, сделался простым, понятным, сбросил все неясности и покровы. Вот они, камни мироздания, вот они прямо под ногами – двигай, крути, верти, строй, что душенька пожелает, только не швыряй… А ещё изменилось время – сделалось легко ощутимым, плотным, тягучим, словно резина. Можно сделать из него петлю, завязать узлом, натянуть, как рогатку… И как этого остальные люди не видят?

Впрочем, философствовать было некогда, Песцов начал действовать. Закинул на забор специальный самофиксирующий зацеп, вскарабкался наверх и сел там со снаряжённым арбалетом в руках. В холодном ярком свете луны домик-пряник был перед ним как на ладони: жилые корпуса, кухня, вконец обветшалый санузел, административный корпус, беседки, террасы, ржавые качели, трухлявая песочница со слежавшимся песком… И тот самый собачий скворечник с ромбическим отверстием входа. Песцов нажал на спуск и увидел словно в замедленном кино, как сработали плечи лука, потянули тетиву, послали болт. Металлическая дуга, ввинчиваясь в воздух, потянулась к будке, соприкоснулась с доской и, пройдя насквозь, исчезла из виду. За это время Песцов успел спуститься, перезарядить арбалет и выстрелить ещё раз – точно в бубновый ромб.

Из конуры так и не раздалось ни звука.

Песцов в третий раз взвёл тетиву, проверил, как вынимается отравленная лопатка, и решительно устремился ко входу в обитаемый корпус. Впереди, на крыльце, уже чувствовалось движение – там стала открываться дверь. Да не по чуть-чуть, не вяло, не по миллиметру, что соответствовало бы его нынешнему восприятию, а вполне-таки быстро. Это было уже интересно. Песцов стремительно сократил дистанцию и выстрелил – не целясь, навскидку, на инстинктах, примерно на уровне живота. Дверь к тому моменту, открывшись, грохнула в стену, и на крыльце показался вооружённый топором организм. Он грамотно уклонился от болта, взмахнул топором и яростно рванулся к Песцову. Вернее, думал, что рванулся. Для Песцова по-прежнему прокручивалось замедленное кино. Раз – вытащил лопатку, два – спокойно отвёл топор, три – снёс супостату башку. То есть, если верить Надежде Константиновне, ухайдакал наверняка.

Не успело обезглавленное тело толком упасть, как показался второй караульщик. С ломом, против которого якобы нету приёма. В свободной руке он держал арбалетный болт, видно пойманный на лету.

«Хорошо… искать не придётся», – отметил Песцов, а из глубины коридора уже возникал третий, угрюмый и сосредоточенный, с лопатой в руках. Да не с элегантной и радующей глаз, как у Песцова, а с огромной и длинной, со штыком, как бритва. И действовал он ею, как алебардой.

И пошла вторая серия замедленного кино, и не затянулась надолго. Зря ли говорят, что краткость – сестра таланта. Тому, который был с ломом, Песцов засадил в брюхо болт – и внезапно пожалел убиенную крысу. «Ни за что, выходит, погибла, и без отравы вполне можно было бы обойтись…» Того, кто размахивал алебардой, Песцов в лихом пируэте приласкал поперёк хребта опять же лопаткой. «Хотя, если глянуть в корень, лучше перегнуть палку, чем остаться без оной…»

Надежда Константиновна ждала за воротами, и он сразу побежал их отворять. Побежал уже обычным человеком, ничего не видящим за гранью своих шор. Хлопотное это дело, катание камней мироздания. Энергии сжирает столько – офонареть…

Надежда Константиновна вошла сразу, едва отошёл засов, быстро глянула, повернулась к Песцову:

– Ну ты и орёл, касатик. Отработал…

На мгновение Песцову почудилась в ней какая-то внутренняя борьба, но только на мгновение.

– Молодец, – окончательно одобрила она.

Сбросила рюкзачок и вытащила парикмахерского вида флакончик с резиновой грушей-пульверизатором. Подошла, примерилась и принялась орошать караульщиков.

Песцов, собравшийся было снять шлем, враз передумал. И секунду спустя понял, что очень правильно поступил.

Флакончик содержал в себе далеко не «Красную Москву» и не «Шипр». Бренные останки супостатов вдруг задымились, вспыхнули, начали оплавляться, как воск, и на глазах превратились в прах. Кости не кости, тряпьё не тряпьё – реакция была вулканическая. Миг, и не осталось ничего, кроме пятнышка почерневшей земли. Лом, топор и лопата лежали на нём, словно брошенные сто лет назад, – такой слой ржавчины их теперь покрывал.

– Отличное средство, доложу я тебе, голубь, канализацию прочищать, – хмыкнула Надежда Константиновна, взвесила флакончик на руке и двинулась к собачьей будке. – Кобеля жалко. Знатный был кобель…

Снова повалил дым, из ромбического отверстия дохнуло смрадным пламенем и завоняло так, что учуял даже Песцов – не спасли ни шлем, ни правильное забрало. Когда же пламя утихомирилось, выяснилось, что Надежда Константиновна имела к будке особенный интерес.