Ошибка «2012». Игра нипочём - Страница 41

– Смирно, – подошёл Краев к зябнувшему на перекрёстке гаишнику. Резко спросил: – Фамилия?

– Инспектор дэпээс гибэдэдэ гувэдэ старший прапорщик Козодоев… – автоматически ответил тот, после чего спохватился: – А вы сами-то, гражданин, кто будете, а? Кто? Что? Хрен в пальто? А ну стоять! А ну документ покажь! А ну…

Краев удалился – раскованно, безбоязненно и безнаказанно. Только на душе почему-то стало противно.

«Может, окружить себя, по совету Булгакова, рьяными собутыльниками и хмельными красотками? Да и прожигать, что осталось от жизни, сколько хватит денег, энтузиазма и сил?..»

Ещё противнее, чем вытаскивать фигу из кармана перед несчастным гаишником.

«Или удариться в благочестие, истинно уверовать, совершить паломничество к святым местам и вот там, где-нибудь в тернистом пути…»

Он представил себе эту картину, и его замутило.

«А что, если форсировать события и не затягивать решение вопроса? – Краев усмехнулся, впрочем невесело. – Нет, не дождётесь. Я ещё с поля боя не удирал, в штаны наложив. Если уж воевать, то до конца. Постой, постой…»

От внезапной мысли он даже остановился – ну да, всё правильно, воевать нужно до конца.

«Так. Поеду в Пещёрку. К этому чёртову монастырю, или что он на самом деле такое. И буду, сколько хватит сил, писать эту чёртову книгу. Хоть перед занудой совестью в грязь лицом не ударю…»

Ну а уж когда припрёт – можно и уйти. Выбрав местечко подальше от людского участия. Там, в болотах, подобных местечек небось…

Песцов. Крысид и ностальгия

– Ну, давай, моя девочка, давай. – Песцов посмотрел на термометр, качнул головой и придвинулся поближе к крысе. – Ну, давай уже, время пришло…

Крыса была большая, серая и не просто дохлая, а очень дохлая. Она висела вниз головой. Вот уже три дня висела на змеевике в ванной. Вносила свой посильный вклад в мокрое дело. Только вот что-то плохо вносила. Кажется, и температура соответствовала, и влажность, и сроки… а толку ноль. Ну и как прикажете идти на мокрое дело, когда всё так сухо?

Песцов сокрушался и был близок к отчаянию, ему хотелось надавить на крысу – в буквальном смысле, не в переносном. Он удержался, давить было нельзя, ибо законы мироздания неумолимы. Всё должно совершиться само, в гармонии, без насилия над природой. Иначе толку не будет, а будет эрзац, выдаваемый за достижение прогресса.

Он окончательно решил отлучиться из ванной, где просидел почти безвылазно последние семь или восемь часов, когда ЭТО всё же свершилось. Уже взявшись за ручку двери, Песцов оглянулся и увидел, что на носу крысы стала набухать большая мутная капля.

Быстрым движением подхватив давно приготовленный пузырёк, он сосредоточился и начал считать. Раз! – шлёпнулась в древний фотографический лоток первая капля. Два! – упала следом вторая. Точно вписавшись в паузу, Песцов поднёс пузырёк и принялся собирать то, что ему было нужно. Кадаврин, трупный яд. Субстанцию столь же мало изученную, сколь и добротно проверенную. Буквально в веках. Набралось немного, чуток на донышке, но этого должно было хватить на всех. И ведь никакая экспертиза не определит, сколько бы ни старалась. Ну почему, когда кого-то сживают со света и разгорается очередной шпионский скандал, средства массовой информации принимаются жонглировать невыговариваемыми названиями ядов и радиоактивных веществ?.. Кто будет городить огород и давать повод для сплетен, когда есть безошибочные народные средства…

– Ну вот и умница, вот и молодец, – похвалил Песцов крысу. И с чувством, нисколько не юродствуя, завернул в фольгу. – Сослужила службу, родная. Уж ты извини…

Затем поставил в холодильник яд, вымыл в ванной стену и пол и покатил на «Мерседесе» к морю. Там, на намытом берегу залива, расположился парк Ленина. Плохонький, одичавший, но со всеми приличествующими аксессуарами: памятником вождю, Пионерским прудом и аллеей Коммунаров. В десятке шагов от этой аллеи сплошным куполом поднимались заросли густого шиповника, донельзя плотные и колючие. Здесь Песцов присел на корточки, выкопал садовой лопаткой ямку и предал земле покойную крысу. Это была его личная традиция, важный, как он всерьёз полагал, компонент будущего успеха. Во всяком случае, назад Песцов шёл тихий и умиротворённый, настраиваясь на результат.

Прочие реалии не радовали.

Надежда Константиновна не преминула, напомнила в который уже раз: «Ты, голубь, так и знай, о стрельбе сразу забудь. О всяких там ноктовизорах – тоже. Фонарик светить, может, и будет… примерно как гнилушка лесная. Так что, касатик, колюще-режущее…»

Вот такая нынче ведьма пошла. Технически подкованная. Даром ли двадцать первый век на дворе.

«Ладно, колюще-режущее так колюще-режущее…» Въехав на территорию гаражей, Песцов миновал вахту и мойку, повернул налево и остановился у бокса под номером семь. Открыл замки, распахнул ворота, включил свет… Гараж был бетонный, просторный, а главное, с вместительной ямой-кессоном под досками пола. Картошки можно заложить хоть самосвал. Только Песцов, ежу понятно, там держал отнюдь не картошку.

Надев перчатки, он первым делом приступил к ревизии арбалетов. Коллекция у него имелась богатая… Один с двадцати метров пробивал трёхмиллиметровый стальной лист, то есть мог прошить не только борт «Жигуля». Другой отличался скорострельностью, позволяя всадить за минуту десяток стрел в мишень с открытку величиной. Песцов задумчиво погладил «девастатор», взвесил на руке «сафари-магнум», «профессионал»…

«Нет, – решил он, – возьмём, пожалуй, вот это».

«Вот это» – был штучный, сделанный на заказ экземпляр. Всё в этой машине соответствовало последнему слову техники: композитные дуги, прицел, предохранитель, надёжнейший спуск. А уж болты… Восьмидесятиграммовые, со спиральным остриём, бритвенно-острые. Причём сделанные из особого сплава, почти мгновенно корродирующего в солёном растворе. Сиречь в крови.