Ошибка «2012». Игра нипочём - Страница 2

Сколько пролетели, сколько топлива сожгли. А где результат?

– Ладно, не бери в голову, – подмигнул Леонид. – Это же лотерея. Ну не попёрла карта сейчас, на следующей сдаче придёт.

Леонид знал, что говорил, – он был опытен, много летал и имел солидную практику в «свободной охоте», когда сам ищешь противника и сам его уничтожаешь. Попробуй-ка вычисли, пойдёт караван или нет. Это не знает заранее даже полевой командир, который отвечает за его безопасность. Решит он, к примеру, вести караван, а его личная разведка докладывает о непонятной активности на маршруте. И всё, никто никуда уже не идёт. Маршрут закрывается, пока в районе тихо не станет. А когда станет тихо-то? Один Аллах знает, ибо велик. А ты тут летай, ставь засады, сиди под палящим солнцем на днёвке, кури в кулак, мочись под себя, жди у моря погоды. Того самого дождичка, который в четверг… Потому-то и перехватывается из каждых десяти караванов только один.

– Да понимаю я, Лёня, – махнул рукой Семён, вздохнул, мрачно посмотрел, как вертолёт проскочил зелёную зону, понёсся над пустынным предгорьем… и неожиданно кивнул Леониду: – Правда твоя, жизнь – игра. Смотри!

Посмотреть было на что. Внизу поднимали облако пыли две барбухайки. Барбухайки – это афганские грузовики с высокими будками, сплошь расписанные орнаментом, увешанные кистями, бубенцами и колокольчиками. Символические знаки, цитаты из Корана, подвески и всё такое прочее должно было, согласно поверью, умиротворять горных духов, отводить недобрый глаз и выручать в непогоду.

Оба грузовика были забиты ящиками, мешками и внушительными тюками… Может, это он и есть, подарок судьбы?

– Ну что, садимся! – не спросил, приказал Семён, бортстрелок дал очередь, сразу принудившую автомобили встать.

Леонид, присмотревшись внимательнее к местности, недовольно пробурчал:

– Ну да, мы же русские, кое-где узкие… Влезем.

Действительно, «пчеле», с её двадцатиметровым несущим винтом, было тесновато в ущелье, где стояли барбухайки, ну да где наша не пропадала…

Неподалёку на высотке ведомый вертолёт уже высадил прапорщика Наливайко с группой огневого прикрытия. Так, на всякий пожарный, на случай внештатной ситуации при досмотре.

– Ну, Лёнь, давай, – прошептал Семён, и в это время проснулась рация, на связь вышел сам комбат:

– Ноль первый – пятому…

Семён только чертыхнулся про себя:

– Слушаю!

– Бросай всё и двигай в квадрат двадцать семь – семнадцать. Там духи блокировали «нитку», есть трёхсотые и двухсотые. Десантируйся и вступай в бой. Помощь воздухом и бронёй туда уже пошла… Как понял меня, Писец?

– Понял вас, ноль первый, исполняю, – заскрипел зубами Семён, выругался про себя и поднял глаза на Лосева. – Ну ты глянь, как не везёт. Прям чёрная полоса.

– Да, жизнь тельняшка, – согласился тот, хмуро наблюдая, как «крокодил» сопровождения резво уходит в квадрат 27–17. Мгновение подумал и вдруг заговорщицки подмигнул. – Ладно, не переживай, присядем. За минутку управишься?

Семён так и расцвёл благодарной улыбкой:

– Управлюсь, Лёня, управлюсь, дорогой! Дурное дело не хитрое…

Тем не менее внутри он был собран и насторожен. Ох, тесно в ущелье, маловато места, ухо нужно держать востро. Как бы из охотника не превратиться в дичь…

– За мной! – пулей, едва колёса коснулись грунта, вылетел он из люка вертолёта… и тотчас понял, что за минуту не управится, – боковым зрением засёк оранжевый, огненно-дымный шлейф, тянущийся в небо. Стингер!

Тут же со скалистого уступа по позиции прапорщика Наливайко дробно заработал пулемёт, судя по звуку, крупнокалиберный, «сварка», а в кузове одной из барбухаек появилась увенчанная шишаком гранаты труба гранатомёта РПГ.

– Падай, сына, падай, – потянул Семён на землю выскочившего из вертолёта радиста, крякнув, упал сам и выпустил очередь по гранатомётчику, засевшему среди тюков. – Сука! Падла!

Поздно. Грохотом ударило по ушам, густо обдало жаром, резко встряхнуло мозги… Так, что перед глазами темнота, в горле дурнотный ком, из носа и ушей кровь…

– Чёрт, – разлепил глаза Семён… и увидел горящий подбитый вертолёт, тело пулемётчика Калибра, объятую жарким пламенем кабину пилотов…

Это топливо из разорванного дополнительного бака ставило точку на жизни Лёни Лосева. Чадную, жирную и страшную.

Вертолёт, высадивший группу Наливайко, ломая лопасти, кувыркался по горному склону. Со стингером, да в упор, шутки плохи: что выпускай тепловые ловушки, что не выпускай…

Было очень похоже, что фортуна расставила старшему лейтенанту Песцову медвежий капкан, только он об этом не думал. Он вообще не думал сейчас ни о чём – действовал на автомате, и только поэтому был до сих пор жив.

– Сына, за мной! – зарычал он радисту.

Укрывшись за камнем, они открыли по барбухайке кинжальный огонь, чтобы не дать гранатомётчику выстрелить снова. И он не выстрелил – на месте грузовика вдруг вырос огромный огненный цветок, стремительно распустился, с грохотом отцвёл и превратился в чадящий бензиново-пороховой костёр. В небо потянулся чёрный дым, густо запахло смертью и бедой… Простой крестьянский скарб, такую мать!

А со стороны второй машины уже вовсю летели пули, оттуда, прячась за колёсами, стреляли водитель и ещё двое. И продолжал солировать ДШК, певший песню смерти бойцам Наливайко, спрятавшимся за скалой. Ни высунуться, ни вздохнуть, носа не показать… Против «сварки» с автоматами не очень попрёшь…

– Сына, связь! – рявкнул Семён, выплюнул изо рта кровь и песок, схватил на ощупь тангенту. – Запор, это Писец, доложи обстановку. Где, такую мать, агээс?